Отношение Церкви К Людям Доведенным До Суицида

Самоубийство: отношение Православной Церкви, его духовные причины, участь самоубийц после их страшной смерти

По единодушному соборному мнению Православной Церкви жизненный крест, как и различные искушения в течение всей жизни, никогда не даются сверх сил человека. Нужно четко осознавать, что страдание, греховное искушение, которое тебя одолевает в данный момент, ты можешь преодолеть, однако не только своими силами, но с Божией помощью. Именно из-за того, что человек в своем безверии, столкнувшись с проблемами (зачастую они бывают особенно у молодежи надуманными и смехотворными), совершенно не обращается к Богу за помощью через молитвы, покаяние, таинства Евхаристии или Елеосвящения (соборования), и доходит до черты самоубийства.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что не Бог, а сам человек своей греховной, безбожной и неправедной жизнью довел себя до ситуации, склоняющей его к самоубийству. «Жало смерти – грех» (1Кор.15:56) – пишет св. апостол Павел. Поэтому именно покаяние в своих грехах спасает и «обновляет» (Евр.6:6) человека, при этом следует заметить «…печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению, а печаль мирская производит смерть» (2Кор.7:10). Не в это ли причина возрастания самоубийств в нашем все более удающимся от Бога обществе?

Доведение до самоубийства отношение церкви

После смерти своей бабушки 21-летняя Джули Ветето впала в депрессию. Когда ее муж Роджер вернулся домой с работы, он обнаружил Джули, повесившейся на собачьем поводке в ванной. На мониторе компьютера, все еще подключенного к интернету, была отображена страница с информацией о том, как лучше всего повеситься

1. Комментируемая статья, устанавливающая ответственность за доведение до самоубийства, содержит ряд новелл по сравнению со ст. 107 УК РСФСР. Прежде всего в комментируемой статье отсутствует указание на материальную или иную зависимость потерпевшего от лица, виновного в доведении до самоубийства.

Феномен суицида: почему Церковь не отпевает самоубийц

И, конечно же, нарушала законы духовные. Была совершенно далека и от Церкви, и от заповедей Божиих. Безусловно, она пыталась как-то растить своих детей, жить по закону совести, но множество жизненных ошибок привели к такому печальному результату. Ее душевное, нравственное состояние оставалось незаметным для родственников, или же они ничего аморального не видели в ее жизни. В конце концов, родственники отказывались верить в самоубийство – они утверждали, что это убийство и она не виновата в том, что дошла до такого состояния. Действительно, решившись на это, женщина была совершенно спокойной – договорилась о крещении своих детей, наверное, позаботилась и о том, кто их возьмет на воспитание и т. д. Она обдуманно совершила этот ужасный поступок.

– Только если есть какие-то доказательства того, что человек совершил самоубийство несознательно, не по своей воле, а в помрачении ума, например, в стадии психического нездоровья. К сожалению, епископ часто не имеет возможности детально разобраться в ситуации, чтобы принять решение об отпевании какого-то конкретного человека или об отказе. Иногда люди находятся, как говорят врачи, в пограничной стадии, т. е. человек еще не состоит на учете в психдиспансере, но уже ведет ненормальную жизнь, его действия неадекватны. И такие пограничные состояния всегда тяжелы для родственников, которые знают, что человек был нездоров, но документов, подтверждающих это, предоставить в милицию, священнослужителям не могут. Провести расследование у Церкви нет возможности, и в таком случае может приниматься решение об отказе отпевания.

Отношение Православной Церкви к самоубийству

По церковным канонам самоубийц (к таковым относятся также убитые на дуэли, убитые во время разбоя преступники, люди, настоявшие на своей эвтаназии) и даже подозреваемых в самоубийстве (не принято отпевать утонувших при неизвестных обстоятельствах) нельзя отпевать в храме, поминать в церковной молитве за Литургией и на панихидах. Самоубийц не хоронят на церковных кладбищах.

По единодушному соборному мнению Православной Церкви жизненный крест, как и различные искушения в течение всей жизни, никогда не даются сверх сил человека. Нужно четко осознавать, что страдание, греховное искушение, которое тебя одолевает в данный момент, ты можешь преодолеть, однако не только своими силами, но с Божией помощью. Именно из-за того, что человек в своем безверии, столкнувшись с проблемами (зачастую особенно у молодежи они бывают надуманными и смехотворными), совершенно не обращается к Богу за помощью через молитвы, покаяние, таинства Евхаристии или Елеосвящения (соборования) и доходит до черты самоубийства.

Доведение до самоубийства отношение церкви

1 ответ. Москва Просмотрен 49 раз. Задан 2022-06-03 11:03:16 +0400 в тематике «Семейное право» Это получается Меня обвинят в доведении до самоубийства? Или нет? +[внутрь] — Это получается Меня обвинят в доведении до самоубийства? Или нет? +[внутрь]. далее

Полицейские и психологи бьют тревогу в связи с тем, что все больше и больше людей с психическими нарушениями кончают жизнь самоубийством после посещения сайтов «Церкви эвтаназии», ASH и End-of-life-Choices (Hemlock Society).

Отношение христианства к суициду

В IV—V веках появились христианские фанатики-донатисты (последователи карфагенского епископа Доната), которые так неистово жаждали мученичества во имя веры, что церковь в конце концов объявила их еретиками. Донатисты убивали себя по поводу и без повода, создав своеобразный культ самоубийства. Донатисты верили в то, что человек может достичь святости усилием воли, однако правящая церковь усмотрела в этой установке грех гордыни. Святой Августин, первым из отцов церкви обрушившийся на суицид, утверждал, что спасение идет только от Бога, а самоубийство, даже совершенное во имя веры, — «мерзкий грех, заслуживающий проклятия, худший из грехов, ибо в нем нет возможности раскаяться». Диспуты с адептами донатизма в конце концов сменились репрессивными мерами.

Впрочем, в известном дореволюционном руководстве для священнослужителей С.В. Булгакова со ссылкой на постановление Священного Синода от 10 июля 1881 года указывается, что умершие от запоя (если не доказано, что те пили с целью отравить себя алкоголем), не причисляются к самоубийцам, на основании, что «. ибо смерти от запоя предшествует помрачение рассудка, чего не бывает при употреблении других средств к сознательному самоубийству. «. Хотя, явно практически все пьяницы осознают, что чрезмерное употребление алкоголя смертельно для здоровья. Не все просто и в случаях смерти наркоманов от передозировки, поскольку непосредственно пред принятием наркотика наркоман находится в сознании в отличие от запойного алкоголика, принимающего последние уже смертельные порции спирта явно в невменяемом состоянии.

Проблема суицида в христианских православных аспектах

В этом отрывке заслуживают внимания два момента: одинаковая оценка всех самоубийств независимо от мотивов каждого из них и типичнейшее для церкви учение о необходимости принимать и нести страдания и несчастья, выпадающие «от господа свыше», учение, базирующееся в конечном счете на догмате полезности, необходимости и спасительности страданий для человека. Обратимся ко второму моменту: самоубийца виновен перед богом еще и тем, что не умел вытерпеть ниспосланных ему свыше страданий.

По церковным канонам, самоубийц (к таковым относятся также убитые на дуэли, убитые во время разбоя преступники, люди, настоявшие на своей эвтаназии) и даже подозреваемых в самоубийстве (не принято отпевать утонувших при неизвестных обстоятельствах) нельзя отпевать в храме, поминать в церковной молитве за Литургией и на панихидах. Самоубийц не хоронят на кладбищах около церквей. Есть мнения, что к самоубийцам можно отнести погибших «любителей» экстремальных видов «спорта», ведь они реально осознавая смертельную опасность таких занятий, ради пустой утехи все равно рисковали жизнью. Фактически самоубийцами являются наркоманы, токсикоманы и алкоголики.

Как относится Церковь к неудавшимся попыткам суицида, когда человеку почти удалось умереть, но его вытащили

С приходом машиаха ( или Йеhошу́а или Иисуса Христа) Знание о боге расширилось. Бог есть любовь. Как он прощает нас за прародительский грех( Адама и Евы), так и мы должны прощать тех кто оступился. Прощать и стараться помочь вернутся на путь заповедей. Человек не судит, судит Всевышний. Человек может только изобличать.

и все-таки, в данном вопросе была описана следующая ситуация: человек покусился на свою жизнь, по сути нарушил слово божие. Но тут вдруг его нашли, откачали, привели в чувства. В данной ситуации человек хоть и выжил, но все же так и остается самоубийцей, виновным перед богом.

Самоубийство — грех: последствия, основные положения Библии

Именно поэтому грех самоубийства сродни предательству, а наказание за него схоже с тем, которое получает предатель (например, Иуда). Человек, совершивший суицид, автоматически лишается покровительства Светлых сил, попадает в лапы к силам Темным – за невыполнение кармических задач и побег от жизни. Маги говорят: иногда самоубийца может быть обречен на скитания в качестве призрака – Высшие силы буквально «привязывают» его к определенному месту, словно собаку на цепь. Такое наказание может длиться не одну сотню лет! После того как человек совершит страшный грех – самоубийство, ему придется несколько последующих жизней прожить в образе животного, чтобы наработать определенные качества.

Скажем сразу: ислам не только запрещает любые виды насилия, но и направлен на поддержку человека в самые трудные минуты его жизни. Поэтому мусульмане хорошо знают, что любая трагедия (заболевание, проблемы на работе, потеря близких людей) – это лишь временное испытание, избавление от которого последует или в этой, или в следующей (загробной) жизни. От чего зависит исход такой ситуации? Мусульмане говорят: главное – то, как человек будет терпеть свою ношу, надеяться на милость Аллаха и, разумеется, верить в него. Как и в православии, в исламе право отнять жизнь имеет лишь тот, кто ее дает. А значит, совершение самоубийства – смертный грех! На страницах сборника «Сахих» Бухари можно найти такие слова Пророка Мухаммада:

Отношение христианства к суициду

Впрочем, в известном дореволюционном руководстве для священнослужителей С.В. Булгакова со ссылкой на постановление Священного Синода от 10 июля 1881 года указывается, что умершие от запоя (если не доказано, что те пили с целью отравить себя алкоголем), не причисляются к самоубийцам, на основании, что «. ибо смерти от запоя предшествует помрачение рассудка, чего не бывает при употреблении других средств к сознательному самоубийству. «. Хотя, явно практически все пьяницы осознают, что чрезмерное употребление алкоголя смертельно для здоровья. Не все просто и в случаях смерти наркоманов от передозировки, поскольку непосредственно пред принятием наркотика наркоман находится в сознании в отличие от запойного алкоголика, принимающего последние уже смертельные порции спирта явно в невменяемом состоянии.

Рекомендуем прочесть:  На Время Отпуска Вед Специалиста Барановой Ав Возложить Обязанностей Кассира На Бухгалтера Лютикову На

Сегодня, сообразуясь с современной точкой зрения на психические болезни и заботясь о правах выживших вследствие суицида, Русская Православная церковь(РПЦ) относится к жертвам суицида сострадательно и хоронит последних по традиционным обрядам. Помощь в совершении суицида, однако, рассматривается как уголовно наказуемое деяние.

Отношение к суициду философов разного времени

В античном обществе отношение к суициду менялось от терпимого и, в
отдельных случаях, даже поощрительного в ранних греческих государствах к
законодательно закрепленному запрету в поздней римской империи.
Государственные мужи Древней Греции признавали за гражданами право на
уход из жизни лишь в некоторых случаях. Часто разрешение на самоубийство
давалось осужденным преступникам (вспомним историю Сократа). Самоубийство,
совершенное без санкции властей, строго осуждалось и каралось посмертным
поношением: в Афинах и Фивах у трупа отсекали руку и хоронили ее отдельно.
Известна история спартанца Аристодема, искавшего и нашедшего гибель в
Платейской битве. В отличие от летчиков-камикадзе и Александра Матросова,
он удостоился не почестей за героизм, а хулы и осуждения.
Вместе с тем в той же Спарте чтили память самоубийцы Ликурга, которого
следовало бы поставить в пример политикам последующих веков. Прославленный
законодатель отправился к дельфийскому оракулу, взяв с сограждан клятву
жить по введенным им законам, пока он не вернется. Когда оракул одобрил
нововведения реформатора, Ликург уморил себя голодом, чтобы связанные
словом спартанцы продолжали жить по его правде и дальше.
В Афинах и ряде других городов имелся особый запас яда для тех, кто желал
уйти из жизни и мог обосновать свое намерение перед ареопагом. Читаем у
Либания: «Пусть тот, кто не хочет больше жить, изложит свои основания
ареопагу и, получивши разрешение, покидает жизнь. Если жизнь тебе претит —
умирай; если ты обижен судьбой — пей цикуту. Если сломлен горем — оставляй
жизнь. Пусть несчастный расскажет про свои горести, пусть власти дадут ему
лекарство, и его беде наступит конец».
Итак, государство уже вторглось в область сокровенной и окончательной
свободы, но пока еще ведет себя деликатно и Снисходительно — разумеется,
лишь по отношению к полноправным гражданам, поскольку рабам свободы не
полагалось вовсе.
В Риме, особенно после создания империи, строгость закона по отношению к
mors voluntaria («добровольная смерть») усугубилась. В кодексе императора
Адриана (II век) легионеру за попытку самоубийства полагается смертная
казнь: «Если солдат попытается умертвить себя, но не сумеет, то будет лишен
головы». А дальше следует характерная оговорка: «. в том случае, если
только причиной тому не были невыносимое горе, болезнь, скорбь или иная
подобная причина». Далее названы и иные смягчающие вину мотивы: «усталость
от жизни, безумие или стыд». Даже с учетом смертной казни для самоубийц, не
подпадающих под вышеуказанные категории, а они допускают самую либеральную
интерпретацию, то получается, что во времена Адриана право относилось к
несчастным самоубийцам куда гуманнее, чем европейское законодательство XIX
столетия — во всяком случае, признавало наличие обстоятельств,
оправдывающих суицид. В «Дигестах» Юстиниана, классическом своде римского
права (VI век), осуждается только самоубийство «без причины», ибо «тот, кто
не жалеет себя, не пожалеет и других». «Не следует также предавать
погребению тех, кто повесился или иным образом наложил на себя руки не
вследствие невыносимости жизни, а по своей злой воле», — гласит закон.
«Невыносимость жизни» — это еще либеральнее, чем трактовка Адриана. Правда,
поблажки для солдат в кодексе Юстиниана отменяются — по тяжести
преступления попытка самоубийства приравнивается к дезертирству.
Но, как и в Греции, относительная свобода распоряжаться если не
собственной жизнью, то собственной смертью предоставлялась только свободным
жителям империи. Самоубийство раба влекло за собой показательные акции
устрашения. Чтобы при продаже живого товара покупателю не подсовывали рабов
со скрытым браком — склонностью к депрессии, — существовал специальный
закон, предусматривавший нечто вроде «гарантийного срока»: если купленный
раб кончал с собой в течение 6 месяцев после заключения сделки, продавец
был обязан вернуть покупателю полученные деньги.
Государство могло себе позволить двойной стандарт по отношению к суициду
до тех пор, пока рабы считались недочеловеками, однако после того, как
христианство приобрело статус официальной религии, возникла насущная
потребность в унификации. Положение усугублялось тем, что в позднеримской
империи самоубийства рабов необычайно распространились и стали приобретать
черты эпидемии. Трудно запугать человека, решившего покончить счеты с
жизнью, посмертным глумлением над его бренными останками или мучительной
казнью — это лишь понуждает самоубийцу выбирать более надежный способ
самоумерщвления. Понадобились меры более эффективные и кардинальные. Их
предоставила в распоряжение государства христианская церковь.
Если светская власть лишала человека свободы лишь в его физической
ипостаси и только на период его земной жизни, то власть церковная давала
возможность стреножить и душу, ибо юрисдикция религии простиралась и в
жизнь загробную.
Наступила эпоха, когда человек был неволен распоряжаться ни своим телом,
ни своей душой. И продолжалось это больше тысячи лет.
«Линия защиты» на судебном процессе над суицидом выстраивалась
тысячелетиями. Первым и, пожалуй, самым именитым адвокатом самоубийства был
строгий рационалист Сократ. Взгляды философа известны нам главным образом
из пересказа Платона, который к самоубийству относился резко отрицательно,
но тем не менее звучат эти доводы убедительно, и их весомость еще более
подчеркивается тем, что произнесены они перед чашей с цикутой. То, что
смерть Сократа была не казнью, а именно добровольным уходом из жизни,
доказывает сам философ, сказавший, что ему ничего не стоило опровергнуть
вздорные обвинения судей, но он не пожелал этого делать. Его прощальные
слова, обращенные к суду, свидетельствуют, что смерть он приветствует как
благо: «Но уже пора идти отсюда, мне — чтобы умереть вам — чтобы жить, а
кто из нас идет на лучшее, это никому не ведомо, кроме бога».
Впрочем, Платон вкладывает в уста Сократа слова, сводящие на нет
правомочность этого довода.
Первая разработанная аргументация, целая этическая система, оправдывающая
самоубийство, была создана стоической школой. Разумность и нравственность —
непременные условия жизни достойного человека. Если в силу каких-либо
причин жить разумно и нравственно сделалось невозможно, следует умереть.
Благо — не продолжительность жизни, а ее качество. Страха нет, ибо человеку
нечего бояться — он хозяин своей судьбы. Соблазнительная формула стоицизма:
достойная жизнь и достойная смерть. И неминуемый вывод: достойно жить
трудно, достойно умереть легко.
Вроде бы всем хорош стоицизм, только, с точки зрения современного
человека, слишком уж легко готов расстаться с жизнью. Хочется думать, что
со времен Стои она все-таки поднялась в цене.
Смерть Клеанфа, ученика и преемника основателя стоицизма Зенона,
оставляет чувство некоторого морального дискомфорта. Когда философ заболел,
врачи посоветовали ему воздержаться от приема пищи. Клеанф двое суток
ничего не ел, и ему стало лучше — опасность миновала. «Он же, — пишет
Плутарх, — изведав уже некую сладость, порождаемую угасанием сил, принял
решение не возвращаться вспять и переступил тот порог, к которому успел уже
так близко придвинуться». Что-то здесь все-таки не так. Возможно, стоицизм
— отличная философия смерти, но вряд ли стоит преподавать ее в школах в
качестве философии жизни.
Воззрения на суицид эпикурейцев сходны со стоическими, хотя две эти
философские школы несколько веков оппонировали друг другу по целому ряду
основополагающих вопросов — главное различие именно в том, что эпикуреизм-
то как раз в первую очередь учит правильно жить. И, что существенно, жить
счастливо. Учение Эпикура в его этической части как нельзя лучше
соответствует мировоззрению современного человека. Эпикуровская формула
бытия обаятельна (жить благородно и весело), желания оспаривать ее не
возникает. Прославленное бойкотирование смерти («Смерть нас не касается:
когда мы есть — нет ее, а когда она приходит, то исчезаем мы»), пожалуй,
звучит несколько легкомысленно, но к основным постулатам этики Эпикура
трудно не прислушаться:
. Боги (Бог), возможно (и даже почти наверняка), есть, но им (Ему) не
до человека, а стало быть, и человеку не должно быть до них (Него)
дела. Надейся не на Него, а на себя.
. Жить надо в мире с собой, по возможности абстрагируясь от внешних
условий.
. Правильная жизненная установка — безмятежность духа и свобода от
страха перед миром и смертью.
Замечательно сказано: «Не сдавайся ни судьбе, ни чему-либо другому. Но
когда явится необходимость расстаться с жизнью» то смело отрешись от нее и
от всех, кто по пустоте скован ею; мы выйдем из жизни с прекрасными словами
на устах и возгласим: «Хорошо мы пожили!» (Эпикур).
Противоположной точки зрения придерживались Платон и Аристотель
(позднейшие оппоненты суицида, в том числе и отцы церкви, строили свою
систему доказательств, используя их наследие).
Платон поставил перед собой очень сложную задачу: не отрекаясь от любви и
почтения к своему учителю Сократу, показать, что самоубийство, совершенное
этим идеальным человеком, — не выход и не способ. Для этого Платону
пришлось вложить в уста своего героя слова, из которых следует, что
поступок Сократа — не правило, а редкое исключение, которое может быть
санкционировано лишь высшей силой (та самая аргументация, которую
впоследствии повторит блаженный Августин). Обращаясь к своему ученику
фиванцу Кебету, Сократ говорит: «Сокровенное учение[1] гласит, что мы,
люди, находимся как бы под стражей и что не следует ни избавляться от нее
своими силами, ни бежать, — величественное, на мой взгляд, учение и очень
глубокое. И вот еще что, Кебет, хорошо сказано, по-моему: о нас пекутся и
заботятся боги, и потому мы, люди, — часть божественного достояния.
Согласен ты с этим или нет?
— Согласен, — отвечал Кебет.
— Но если кто-нибудь из тебе принадлежащих убил себя, не спросившись
предварительно, угодна ли его смерть тебе, ты бы, верно, разгневался и
наказал бы его, будь это в твоей власти?
— Непременно! — воскликнул Кебет.
—А тогда, пожалуй, совсем не бессмысленно, чтобы человек не лишал
себя жизни, пока бог каким-нибудь образом его к этому не принудит, вроде
как, например, — сегодня — меня».
Платон осуждает не самоубийство вообще, а лишь тех, кто убил себя «от
малодушия и праздности». Что ж, с этим, наверное, можно согласиться. Хотя
имеют ли право оставшиеся в живых решать, достойными или недостойными были
мотивы самоубийцы?
Если рациональность Платона все же апеллирует к религиозному сознанию и
основана на аксиоме, утверждающей, что человек — раб божий и потому не
имеет права произвольно уходить из жизни, то Аристотель больше подчеркивает
антиобщественность этого деяния. Оно является актом безответственным и
преступлением против государства, ибо загрязняет город и ослабляет
общество, лишая его полезного гражданина. Самоубийство «заманивает людей
двумя приманками — легкостью и честью», но на самом деле есть трусость и
дезертирство, так как убивающий себя подобен солдату, который бросил свой
пост.
Резоны Аристотеля не столь убедительны для нас — конечно, за исключением
тех из нас, кому нравится воображать себя солдатом на посту.

Рекомендуем прочесть:  Зеркальный номер на авто что это

С приходом Ренессанса и зарождением концепции гуманизма варварство
стало уходить в прошлое. Нравы смягчались, нетерпимость постепенно выходила
из моды, а жестокость и суеверие из похвальных качеств перешли в разряд
постыдных. Европа вступала в новые времена.
Впервые о естественных правах человека — на жизнь, на справедливый суд,
на собственность — заговорили в Англии и поначалу только применительно к
баронам («Великая хартия вольностей», XIII век). К началу Нового времени
идея о том, что у государя есть не только права, но и обязанности, а у
подданных не только обязанности, но и права, распространилась по всей
северной Европе. Этот поистине революционный переворот в умах, вознесший
индивида и тем самым неминуемо приспустивший с недосягаемой высоты и
кесаря, и Бога, свершился благодаря мыслителям и сочинителям: Томасу Мору,
Эразму Роттердамскому, Мартину Лютеру, Шекспиру, Спинозе, Декарту, Гоббсу,
Сервантесу, которые каждый на свой лад учили человека тому, что он достоин
уважения.
Это не замедлило сказаться на отношении общества к суициду. Первым
защитником самоубийц был Монтень, оправдывавший «благородное самоубийство»
и восхищавшийся доблестными женщинами античности, жертвовавшими жизнью во
имя долга или любви. В следующем столетии пространную и эмоциональную
апологию суицида написал Джон Донн, однако опубликовать свой «Биатанатос»
позволил лишь посмертно — очевидно, боялся потерять хорошее место диакона в
лондонском соборе Святого Павла. Дэвид Юм, вознамерившийся «вернуть
человеку его утраченную свободу», издал свой труд «О самоубийстве» (1777)
через двадцать лет после того, как этот трактат был написан. Почти сразу же
книга попала в список запрещенных изданий, но в конце XVIII века это было
уже явным анахронизмом — эпоха безоговорочного осуждения суицида подходила
к концу.
Первые симптомы послабления проявлялись и раньше. Чрезмерная суровость
светского и церковного закона была трудноприменима на практике — и по
эмоциональным, и по материальным соображениям. Люди все равно убивали себя,
невзирая на земные и небесные кары. Оставались друзья, которые не желали
отдавать останки самоубийцы на поругание, оставались родственники, которым
нельзя было выжить без средств к существованию. Поэтому чаще всего факт
самоубийства скрывался; покойника благополучно отпевали, хоронили на
кладбище, а власти смотрели на это сквозь пальцы. В тех же случаях, когда
утаить причину смерти было невозможно, самоубийцу объявляли безумным или
«временно помутившимся в рассудке» — в большинстве стран это освобождало от
церковного и уголовного наказания.
Восемнадцатое столетие завершилось тем, что признало за человеком право
на жизнь. Это поставило перед юристами сложную задачу: является ли это
право одновременно и обязанностью? Ни в одной из конституций и деклараций
прав человека этого не утверждалось. Если у человека есть юридическое право
жить, стало быть, он может и не пользоваться этим правом, то есть
прекратить своё существование. Понадобились долгие десятилетия, чтобы
уголовное законодательство различных стран было приведено в соответствие с
их основным законом.
Французская революция, пролившая реки крови, но показавшая всему миру,
как надо расправляться с предрассудками и анархизмом, первой вычеркнула
самоубийство из списка уголовных преступлений. Последняя же из европейских
стран на это решилась Великобритания, сохранявшая в кодексе антисуицидную
статью вплоть до 1961 года.
Между двумя этими событиями – 170 лет упорной борьбы государства и церкви
с общественным мнением, все более и более сочувствием по отношению к
самоубийству. Твердая власть не любит, когда подданные проявляют своеволие,
предпочитает лишать жизни сама, поэтому при тоталитарных режимах, будь то
наполеоновская Франция или коммунистическая Россия, самоубийство как
социальное явление сурово осуждалось или замалчивалось. Во времена
Итальянского похода Бонопарт, обеспокоенный количеством самоубийств в рядах
своей победоносной армии, издал специальный указ, в котором говорилось:
«Солдаты! Нужно уметь преодолевать сердечные страдания! Для того чтобы
выдержать душевные невзгоды, потребно не меньше силы воли и мужества, чем
для того чтобы выдержать залповый огонь неприятеля!» Великому полководцу
принадлежат и такие слова: «Смерть как акт отчаяния – это трусость.
Самоубийство не отвечает ни моим принципам, ни месту, которое я занимаю на
мировой арене. Я человек, приговоренный к жизни». С другой стороны –
исторический факт: в канун первого отречения Наполеон принял яд и остался в
живых лишь благородя тому, что отрава от длительного хранения утратила свою
действенность…
Во второй половине XIX века в цивилизованных странах самоубийц уже не
подвергали публичному поношению, но закон по-прежнему был суров по
отношению к тем, кто пытался уйти из жизни, но не сумел. В Англии же
государство бралось завершить не доведённое до конца самоубийство при
помощи палача – попытка суицида каралась смертной казнью. Вот отрывок из
письма Николая Огорева бывшей проститутке Мэри Сазерленд (он «спас» эту
падшую женщину, и она стала его верной подругой до конца жизни): «Тут
повесили человека, который перерезал себе горло, но был спасён. Повесили
его за попытку самоубийства. Врач предупредил их, что вешать его нельзя,
потому что разрез разойдётся, и он сможет дышать прямо через трахею. Его не
послушали и повесили. Рана немедленно раскрылась, и повешенный ожил.
Понадобилось много времени, чтобы собрать олдерменов. Наконец они собрались
и решили перетянуть шею приговорённого ниже раны и держать так, пока он не
умер. О, Мэри, что за безумное общество и что за идиотская цивилизация».
Этот возглас очень точно отражает состояние умов и общественное
настроение думающих людей XIX века. Из жуткого, табуированного призрака,
загнанного в самый угол общественного сознания, суицид превращался в
мощное, многокомпонентное явление, в котором сочетались кризис религии,
изменение мироощущения личности, социальный кризис, распад патриархальной
семьи и множество иных факторов.
Как уже было сказано мэр города Бордо Мишель Эйкем де Монтень был первым,
кто, спустя полутора тысяч лет после поздних стоиков и поздних эпикурейцев,
подал в голос в защиту самоубийц, опубликовав свои «Опыты», впоследствии
включённые в ватиканский «Список запрещённых книг».
Монтень — один из первых свободных умов зарождающейся гуманистической
эпохи и уже поэтому не может осуждать тех, кто осуществил свое право на
свободу выбора в главном из вопросов бытия: жить или не жить. Автор
«Опытов» порицает лишь тех, кто наложил на себя руки из малодушия, но
самоубийство из благородных мотивов вызывает у него уважение.
Однако у Монтеня теме суицида отведено совсем немного места — для
рассудительного и вместе с тем оптимистичного рационалиста эта тема,
видимо, представляла скорее отвлеченный интерес, и свободу окончательного
выбора он отстаивал не из личной заинтересованности, а из принципа и любви
к справедливости. Первый же трактат, целиком посвященный апологии
самоубийства, появился несколькими десятилетиями позднее.
«Биатанатос» Джона Донна — произведение во многих отношениях
занимательное. В придаточных предложениях длинного, витиеватого,
уклончивого наименования этого труда легко увязнуть: «БИАТАНАТОС.
ДЕКЛАРАЦИЯ ПАРАДОКСА ИЛИ ТЕЗИСА, ГЛАСЯЩЕГО, ЧТО САМОУБИЙСТВО — НЕ ДО ТАКОЙ
СТЕПЕНИ ГРЕХ, ЧТОБЫ ОТНОСИТЬСЯ К НЕМУ ИМЕННО ТАК И НЕ ИНАЧЕ, С ПОДРОБНЫМ
РАССМОТРЕНИЕМ СУТИ И СОДЕРЖАНИЯ ВСЕХ ЗАКОНОВ, ЯКОБЫ НАРУШАЕМЫХ СИМ
ДЕЯНИЕМ».
Цель в предисловии заявлена вполне благая: обличить зло самоубийства,
однако автор обличает сей грех довольно странно. Да, пишет он, самоубийство
— одна из форм убийства и потому заслуживает осуждения. С другой стороны,
не каждый, совершивший убийство, по закону подлежит каре. Точно так же не
каждый самоубийца несет на себе печать смертного греха.
Донн пишет, изображая наивное недоумение: «Когда я заглядываю в
мартиролог всех тех, кто погиб от своей руки во имя религии, родины, славы,
любви, избавления от страданий, страха, стыда, мне стыдно видеть, сколь
мало приверженцев добродетели по сравнению с сими бесстрашными». Тем самым
автор подводит читателя к главной своей мысли, которую в XVII веке можно
было изложить лишь после долгой аргументации: «Наш благословенный Спаситель
избрал сей путь ради нашего избавления и пожертвовал своей жизнью, и пролил
свою кровь». Прав Борхес, когда пишет: «Заявленная цель «Биатанатоса» —
обличение самоубийства; главная — доказать, что Христос покончил с собой».
Вот он, наивысший аргумент, делающий все прочие доводы излишними:
самоубийство — «не до такой степени грех», если на него пошел Сын Божий.
Возможно, аргументация Монтеня и Дона проигрывают умозаключениям
философам древности. Внушает симпатию искренность и мужество, которое в ту
не склонную к толерантности эпоху требовали от сочинителя подобные
откровения.
Прошло без малого еще полтора века, прежде чем апология суицида была
изложена сухо, деловито и наукообразно, по пунктам. Эту миссию взял на себя
еще один -англичанин, Дэвид Юм, назвавший свой труд пре дельно просто, уже
безо всяких придаточных — «О самоубийстве» (издано в 1777). Это эссе долгие
годы существовало только в виде рукописи, вышло в свет на английском лишь
после смерти автора, анонимным изданием, и тоже попало в список запрещенных
книг — дух сочинения был слишком вольнодумен даже для Века Просвещения.
Юм последовательно разбирает три главных обвинения в адрес суицида, в
свое время выдвинутых Фомой Аквинским и доселе никем не опровергавшихся:
преступление против Бога; преступление против ближних; преступление против
человеческой природы. Второй и третий пункты обвинения в XVIII столетии,
как и в нынешнем, опровергались без труда, поскольку они относятся к
компетенции земного разума.
По поводу вреда, который самоубийца может нанести своим деянием обществу,
Юм говорит, что отношения индивида с социумом строятся на основе
взаимности. И далее рассуждает таким образом: человек не обязан делать
незначительное добро обществу, нанося огромный или просто большой вред
себе, поэтому нет смысла продолжать влачить жалкое существование. Но мне
кажется, что говоря о ближних наших, имеется ввиду не только абстрактное
общество, но и близкие и родные, для которых самоубийство является
безусловным преступлением, но очень велико число самоубийств именно по
причине безвыходного одиночества.
От довода о греховности самоубийства по отношению к самому себе Юм просто
отмахивается: есть вещи похуже быстрой смерти — дряхлость, неизлечимая
болезнь, тяжкие невзгоды. Что ж, с этим, кажется, не поспоришь.
Главное место в эссе, как и следовало ожидать, занимает полемика с первым
и в принципе неоспоримым (поскольку не человеческого ума дело) тезисом о
преступлении перед Господом. Для атеиста этот аргумент, разумеется, —
полнейший вздор, не заслуживающий обсуждения, однако большинство наших
современников — люди верующие либо агностики.
Юм пишет о том, что как для Вселенной, так и для Бога нет разницы между
жизнью какого-нибудь насекомого и человека. Далее он утверждает, что всё
предопределено свыше, и если жизнь стала не выносимо тяжёлой, так это и
есть знак свыше о том, что пора. Сегодня это звучит не слишком убедительно.
А как же свобода выбора, а ответственность, подразумеваемая этой свободе.

Рекомендуем прочесть:  Где В Мире Говорят На Латинском Языке

Отношение Церкви К Людям Доведенным До Суицида

Ответ на этот вопрос заключается в следующем: самоубийц нельзя хоронить на кладбище, где погребены люди, которые умерли либо естественной смертью, либо не от своих рук. В православии самоубийство считается тяжелейшим грехом, вплоть до того, что есть такое убеждение, что человек, совершивший суицид, отказывается от статуса человека. Это значит, что самоубийц, как и домашних животных, нужно хоронить вдоль дорог, на обочинах, или же в определенных местах. Это происходит по причине того, что кладбище является местом, где покоятся люди, охраняемые Богом, лишившиеся жизни не по собственной вине.

К самоубийцам относятся не только те люди, которые совершили акт суицида известными нам способами (повешение и так далее), но и те, люди, которые будучи преступниками, были убиты во время совершения преступного деяния, люди, страдающие от тяжелых заболеваний, которые согласились на эвтаназию. В отпевании души усопшего может быть отказано, если не было установлено, покончил ли жизнь самоубийством человек или же нет.

Кто может довести человека до самоубийства

На самом деле, человек, который подвержен суицидальным мыслям, сам себя может довести до самоубийства, он может найти тысячи причин (начиная от неразделенной любви и заканчивая злым словом). Но есть и такая группа лиц, которые подвергают психологической атаке слабого человека, например, различные секты. Сначала человек переписывает на них все имущество, а потом погибает от собственной руки. Доказать такое преступление практически нереально, а выгода для мошенников колоссальная (квартира, машины и т.д.).

Кто угодно сверстники .родители .знакомые.одноклассники .одногруппники , земляки ,гопники . Дело в том как это делать , а не кто это сделал человека может довести до самоубийства все что угодно и кто угодно ,чтобы человек совершил этот поступок ,должно совпасть несколько фактов ,например унизили в школе ,а дома никого не оказалось поддержать или еще хуже унизили в школе ,а потом еще и дома досталось . должно эмоциональное напряжение быть на пределе для такого поступка ,а возбудителем может быть кто угодно , а если человек несколько дней или месяцев в подавленном настроении ,то причиной может стать даже упоминание о комплексе человека или о его плохой черте в разговоре незнакомого человека , тут должно учитываться все ,когда человек в предсамоубийственном состоянии он очень впечатлителен ко всему , а самое интересное ,что он ищет поддержки зачастую хоче ведет себя,чтобы его остановили ,но порой люди не видят внутреннее состояние человека ибо со стороны он стороны он ведет себя совершенно нормально.Зачастую замкнутость ,недоговоренность ,терпение постоянного унижения, также подавление собственного мнения ,а также кажущаяся безвыходность положения приводят человека к этому ужасному шагу . в общем то преподаватель по психологии как то сказала нам одну очень интересную мысль ,о том ,что мнение человека о себе должно быть положительное ,а если оно отрицательное то над этим постаралось большое количество людей ,причем большинство даже и не знают Ючто они к этому причастны .

Отношение Церкви К Людям Доведенным До Суицида

Общее положение – самоубийство запрещено, самоубийство категорически осуждается и даже не отпевается в церкви. А то, что простирается дальше с учетом жизни и смерти души, жизни и смерти товарищей, жизни и смерти всего мира, все это в руце Божией, и это тайна. И мы должны просто склонить свои головы перед теми, кто жертвовал своей жизнью ради спасения мира и своих товарищей.

В Свято-Троицком храме на улице Пятницкой в Москве есть икона мученика Уара, где каждую субботу молятся об облегчении участи умерших некрещеных, приезжают люди издалека, с окраин необъятной России, потому что это единственный храм в Москве, где совершается по благословению Святейшего Патриарха молебен мученику Уару. Существует канон мученику Уару, существуют молитвы, которые имеют свою историю. Есть люди, которые сомневаются в возможности молиться о некрещеных. Более того, иногда можно встретить в прессе мнение, что нельзя ни в коем случае молиться за некрещеных. С формальной точки зрения мы не можем и не должны молиться за некрещеных, нельзя ни отпевать, ни поминать на панихидах, ни в коем случае не поминать на проскомидии. Но вот удивительно, в Священном Предании житие мученика Уара дает, тем не менее, такую возможность, молиться Уару о некрещеных.

Отношение Церкви К Людям Доведенным До Суицида

Вообще, когда социологи начали изучать феномен самоубийства, то обнаружилось, что процент самоубийц на редкость одинаковый в одном и том же обществе. Он почти не меняется. Более того, обнаружилось, что процент самоубийц, пожалуй, растет с повышением уровня благосостояния. В бедном, нищем обществе процент самоубийц падает. Другое дело, что этот процент растет в обществе, которое находится в стадии смены идеологии, потому что человек теряет привычные ему идейные опоры. Но можно ли помочь человеку, который думает о самоубийстве, потому, что просто физически нечего есть, — можно ли ему помочь, просто накормив, достаточно ли этого?

Если мы будем думать, что убийство не простительно, что это такое за утверждение, чем оно помогает тем, кто чувствует в этом какой-то выход для себя. Вот они слышат — самоубийство непростительно. Ну и что? Если человек переживает острое горе, и он думает о самоубийстве, и никто из людей ему не оказывает помощь, поддержку, а у него есть еще и утверждение о том, что грех самоубийства непростителен, то, на мой взгляд, это только усугубляет его трудности, никак ему не помогая. В таком случае он чувствует церковь, как ту, которая не помогает, а осуждает то, что он сейчас испытывает. И таким образом, он не чувствует, что он может получить из церкви помощь. Как же он пойдет за помощью туда? Сложный выбор. Нет такого выбора. Нужно помощь оказывать не тем, что ты говоришь — это можно или этого нельзя. Помощь оказывается в том, что ты понимаешь, что с человеком сейчас происходит, и вместе с ним ищешь другой выход. Ты ему должен сказать, не что это плохо или хорошо, а что есть другой выход. А он тебя спросит — а какой, я его не нахожу. И тогда вы вместе его ищите. Вот как-то так.

Отношение Церкви К Людям Доведенным До Суицида

9 июля 2022 в 10:17 — Андрей Рыбак
Экспериментаторы вакцин проводят опыты на детях ПОЛНОЕ РАЗОБЛАЧЕНИЕ ВАКЦИНАТОРОВ. ЧТО СКАЗАЛ КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ ВАКЦИН СТЭНЛИ ПЛОТКИН ПОД ПРИСЯГОЙ? Недавно в США происходил один из многих судебных . читать далее »

. я прочитал у кого-то из либералов, что самоубийство и мученичество — просто одно и то же. Это было так неправильно, что помогло мне довести до конца мою мысль. Конечно, мученик прямо противоположен самоубийце. Ему безмерно важно что-то и он готов забыть себя, отдать за это жизнь. Тем он и прекрасен — как бы ни отвергал мира, как бы ни обличал людей, он подтверждает неразрывную верность бытию. Самоубийца же ужасен тем, что бытию неверен, он только разрушает, больше ничего – духовно разрушает мироздание. Тут я вспомнил осиновый кол и удивился. Ведь христианство тоже осудило самоубийцу, хотя возвеличило мученика. Христиан обвиняли — и не всегда без причин — в том, что они довели до предела самоистязание и мученичество. Мученики говорили о смерти с поистине пугающей радостью. Они кощунственно отвергали дивные обязанности тела; они наслаждались запахом тления, как запахом цветущего луга. Многие видели в них истинных певцов пессимизма. Но осиновый кол говорит [об обратном].